«ПО СВОЕЙ ЗЕМЛЕ ХОЖУ»

Полтава

Сорочинская ярмарка,
Федор Моргун и полтавские учителя

Приехал недавно один наш поэт и сказал: "Не поеду больше на Шевченковский праздник на Украину!"

- Почему же? - Да, потому что высокопоставленный чиновник объявил на этом празднике, что Гоголь "зраднык", то есть предатель, ибо писал не на украинской мове, а по-русски. Поэт хотел ответить, но ему не дали слова, а выслушивать дикарские варварские умозаключения действительно нет смысла. Но подобным взглядом уже полтора десятилетия этим борцам за чистоту расы, требующим изгнать "гоголизмы" с Украины, народ дает полновесный, увесистый отпор. Гоголь не только читаем, но и почитаем на украинской Полтавщине, откуда он родом, откуда истоки его всеславянского взгляда, откуда любовь к Руси православной, в которой он не делил воинов-казаков на русских и украинцев.

Гоголь подарил сегодняшней, ох, как не расцветающей Украине, Сорочинскую ярмарку. Ну, кто приедет сегодня на какую-нибудь надуваемую пиаром "новых украинцев", "новых русских" или "старых евреев" "гуляй кольскую", "макеевскую" или бердичевскую ярмарку. Не знаю, есть ли такие, но если и есть, расти им расти до той, которую воспел на весь мир Николай Гоголь, до знаменитой Сорочинской ярмарки. Да не ненавистными "москальскими гоголизмами", а теплым юмором, сочными красками, крепким завиральным словом и такой любовью и теплотой, сдобрил он свое к ней отношение. Да так, что любой нормальный человек захочет и нынче попасть на эту и только на эту ярмарку и празднество, не в Монреаль на ЭКСПО, не в Рио-де-Жанейро на карнавал, не к Ниагарскому водопаду, а именно сюда, в Сорочины, где на сельской ярмарке увидит он все сразу и все вместе. И все это Николай Васильевич представил в свое время читателю, который не воротил нас от этого описания, где бы он ни жил, ибо было это гениально и красиво. Ну-ка, вспомните: "Вам, верно, случалось слышать где-то валяющийся отдаленный водопад, когда встревоженная окрестность полна гула и хаоса чудных неясных звуков вихрем носится перед вами. Не правда ли, не те ли самые чувства мгновенно охватят вам в вихре сельской ярмарки, когда весь народ срастается в одно огромное чудовище и шевелится всем своим туловищем на площади и по тесным улицам, кричит, гогочет, гремит? Шум, брань, мычание, блеяние, рев - все сливается в один неясный говор... Только хлопанье по рукам торгашей слышится со всех сторон ярмарки. Ломается воз, звенит железо, гремят сбрасываемые на землю доски, и закружившаяся голова недоумевает, куда обратиться..." Наша же голова, ведомая легендарным Федором Моргуном, знала, куда нам надо. Через большие ворота, скорее арку, где написано, что это и есть "национальная сорочинская ярмарка" мы двигались по специальному размалеванному билету на усадьбу знаменитой "бабы Хиври", где и должно быть открытие многодневного действа. По центральной аллее шли десятки, да что там десятки - сотни, какие сотни - тысячи, а то, как сказал бы прищурившись пасечник Рудый Панько, намерение тысячи людей, образуя то огромное туловище, которое кричало, гоготало, гремело. Может быть, и не слыхал тогда Николай Гоголь скрежетащего рока, да и не знал такого слова. Но скажем прямо: не много и потерял, ибо лилась из малых и больших репродукторов, с малых и больших эстрад та же вековечная и чудесная украинская песня с вместо нечастой и ныне на Украине, но, дай Бог, управимся, русской песней. Шли мы через частокол звуков и мелодий, и мягчало наше сердце, и все снова чувствовали себя общим православным народом, где и Янкелю дело находилось.

А пока прошли до хаты бабы Хиври, то глаз, да и ум восхитился: какие же горы помидоров, или как говорила моя соседка, "памадоров", красных лежали по дороге, а еще больше, горы перца зеленого, желтели и приглашали отведать дыни. Господствовал над этим зелено-полосатый кавун, он же арбуз, не наколотый для покраснения бойкими московско-азербайджанскими торгашами, а самой своей красной сахаристой сутью, располагающий к себе и своим хозяевам. Настоящий арбуз - херсонский, который единственным достойным соперником признает своего астраханского собрата и никаких там закавказских и среднеазиатских наколотых мутантов.

А вот и хата "Хиври" на небольшом взгорке, да в окружении красно-шароварных парубков и невероятной чаривной красоты Оксан, чье имя и назвала первая, с которой мы познакомились. Но все, как и положено, на ярмарке, ждали Голову, того, кто ярмарку откроет, а добрый люд поприветствует. А головы: губернатор самой Полтавы Томин, премьер Украины Кинах, посол России Черномырдин появились аж репортеров, телевизионных журналистов, фотографов, что забегали впереди идущих голов и подсели на колени, на бок и даже живот, ловя ракурс, было больше сотни. Вот бы среди них хотя бы один Гоголь был. Но вот он и появился на бричке, сам Николай Васильевич, поприветствовал важных гостей и пригласил открыть выставку. Словно сказали все. Серьезно и весомо премьер-министр Кинах, ну, на то он и премьер, то есть первый. А уж как славно, по-казацки, ибо посвящен он запорожцами и оренбуржцами в оные, сказал посол, да еще чрезвычайный, Виктор, что значит победитель, Черномырдин. Выставка-то отныне международная, вот Черномырдин и ее сопредседатель. Ну, а уж как сказал губернатор Евгений Томин: "Одна красота, да и только". Коротко сказал и ясно, и как бы черту подвел. Сели гости на лавки, вручили, а скорее одели всем нам брыли, то есть шляпы соломенные, в которых ездили чумаки за солью на Сиваш. И не было раньше более модного и полезного у них одеяния, ибо солнце их не доставало по причине длинных краев брыля, а ветер провевал их губы и свежие, поутру ознакомленные перваком, головы. Мы с академиком Цыбом так и просидели в брылях, а премьер его, конечно, передал помощнику. Ибо, как на одном стенде было написано: "Украина - европейская держава". Чумаки об этом тоже догадывались, ибо за Сивашем, там, в Крыму, была Азия, там Османская империя - ятаганом все вопросы решали без европейского этикета. Виктор Степанович Черномырдин тоже передал свою шляпу, ибо он все-таки в гостях, и чужой устав надо уважать. Ну, а мы и так просидели в брылях - и солнце не печет и прохладно. А после концерта, где Хивря, такие словесные коленца выдавала против пристававшего казака и его сотоварищей, что весь женский люд одобрительно кивал головой: пусть знают головаки, т.е. мужики, что отпор им может быть повсеместный и многоствольный. Ну, а когда удрученный казак, обращаясь к публике, сокрушенно, по-гоголевски, воскликнул: "Много ты всякой погани, господь, сотворил, но вот еще и жинку!" Это уже вызвало восторг у мужской половины и, поквитавшись, послушав "гарни писни" пошли все посмотреть ярмарку. Гоголь эпиграфом к главе взял слова из одной комедии того времени: "Шо боже ты мий, Господе! Чого нема на тий Ярмарци! Колеса, дьоготь, тютюн, реминь, цыбуля, крамари всяки... так, то хочь бы в кишени буко рублив из тридцать,то и тоди не закупив всю ярмарку". Все это было на ярмарке, да еще и больше. Конечно, сало полтавское (вместе с горилкой - главный антибиотик против всякой заразы). Керамика, горшки небывалой красоты (ох и сокрушалась моя жинка, что не могла их с собой взять). Да еще игрушки всякие, свистульки и коники. Асмушки бараньи, кожи, меха. Были тут и машины всякие, компьютеры, механизмы, станки, приспособления для всех видов работ. Как бы ни разоряли Украину, но есть в ней, что показать и чем похвастаться. Да и Россия была представлена, хоть и не самой большой мощью, но уважительно. Приехали и эстонцы, молдаване, поляки. Нет тридцать рублей, как в гоголевские времена, тут не хватит, миллионов тридцать туда-сюда, да и то в "у.е." скорее. Моргун упорно вел к своему павильону. А из каждого павильона приветливо приглашали: "Федор Трофимович заходи-ка". Он заходил, справлялся, как дела. Перед ним вроде бы и не отчитывались, но рассказывали обо всем, что было в последнее время. Выслушивал их Моргун. Он же упорно вел нас к своим любимым плоскорезам.

А тут пора тем, кто не очень хорошо знает, или подзабыл, напомнил, что Федор Трофимович Моргун - великий агроном и подвижник XX века. Был он и на целине во всех званиях, начиная с директора совхоза, начальника сельхозуправления, после этого долго был секретарем Полтавского обкома партии. Описывал я однажды в "Комсомольской правде" начало жатвы на Полтавщине. Праздник это был и радость для хлеборобов. По дороге из Полтавы подходил Моргун к каждому комбайну и называл всех комбайнеров по имени и отчеству. Многие и нынче вспоминали те времена: "А мы помним, Федор Трофимович, как Вы к нам прилетели на вертолете, искали голову колгоспу. Об этом его явлении нам раз пять рассказали в разных местах. Федор прищурился и хитро сказал: "Поверь, Валерий, я ни разу не летал на вертолете над областью, а голову всего одно снял на бюро". Но уж очень хочется народу, чтобы явилась откуда-то сверху праведная власть.

Потом после Полтавщины по нашему гражданскому зову, когда писатели и ученые возмутились преобразованиями всех мастей, что хотели реки сибирские повернуть вспять, залить нефтяную Западно-Сибирскую низменность, Байкал целлюлозно-грязную лужу превратить призвали его министром экологии мало кто догадывался, что той первой "демократической" власти нужна была маскировка, подделка под народные чаяния. Моргун и был брошен на это еще небывалое министерство, чтобы продемонстрировать эту фарисейскую заботу. Он, правда, как и миллионы, не распознал этой лжи и, засучив рукава, взялся за работу. Помню, как встречались с ним тогда Михаил Алексеев, Валентин Распутин, Сергей Залыгин. Но он вскоре уже был не нужен власти. Какая тут экология, защита природы, надо было быстрее награбить, наполнить карманы всем, что раньше считалось общенародным достоянием. Моргун сопротивлялся из-за этого, так нужного стране и народу министерства. И погиб казак, сказал бы Гоголь. Но не таков Моргун. Была у него одна известная страсть. Всю жизнь, вначале с народным академиком Мальцевым и профессором Бараевым брался за безотвалку, за то, чтобы не отворачивали земельный пласт, не уничтожали, не закапывали гумус, т.е. плодородный слой. Природа ничего не пашет - любил повторять он - она только рыхлит. Многим и поныне кажется чудачеством эта всепоглощающая страсть Моргуна. А он же спаситель земли, ее защитник и берегитель! "Валерий", - говорит, взявши за пуговицу, - ты представляешь, если бы мы на Украине и в России безотвалку внедрили, мы бы зерном весь мир завалили. Представляешь, как нам мешают, как шутов и попрошаек из нас делают. А ведь опыт есть, результат есть. На целине, на Полтавщине, у великого Савченко". Да, Евгений Савченко - один из самых мудрых губернаторов России пригласил на Белгородщину Федора Моргуна после ухода того из министерства. Пригласил своим главным помощником и консультантом по земле. Неустанно ездил по полям с губернатором Федор Трофимович, проводил семинары, рассказывал и показывал. Наша Белгородщина - одна из устойчивых урожайных областей. Берегут там землю, не засыпают гумус и весь плодородный слой.

Сейчас Моргун - радетель безотвалки здесь, на Полтавщине, но его созидательное поле значительно шире. Оно здесь, на его Украине, которой он безмерно предан, оно в России, без которой он Украину не мыслит, он в Казахстане, где оставил он частицу сердца и души.

...В этот же день был торжественный прием в связи с началом ярмарки. Прием, речи, тосты провозглашались на русском языке, пересыпаемом сочным украинским юмором. Нет, нет здесь, на Левобережье Днепра той зоологической бандеровской ненависти к русскому языку, нет. Помните анекдот: "Скажи, сынку, пыво, да не так, як москаль: пи-и-иво! Поубывав бы". Вот и они хотели бы "поубывать" всю нашу историю, наше единство, нашу литературу. На Полтавщине люди умные, трезвые и добрые. Все хорошее им дорого. Я, выступая, сказал: "Дорогие братья: поделимся Гоголем, поделимся Пушкиным и Достоевским, как вы, надеюсь, поделитесь Шевченко и Лесей Украинкой. И тогда наши культуры в два раза будут плодоносней и одухотворенней". Тост же поднял за учителей Полтавщины. Полтавская область - край педагогический. Работали тут Макаренко и Сухомлинский, замечательный психолог, ректор пединститута академик Зезюн, тут внедряет науку, учит бережно относиться к земле Моргун.

В первый же день, уехав из Сорочинец, заночевали мы в Камышне, в чудесной и благоустроенной, гостеприимной квартире у красавицы хозяйки Эльвиры Павловны Килымник, проработавшей двадцать пять лет председателем исполкома сельсовета. Много сделано ею в Камышне, но как самое важное называет она возведение церкви. Отныне она, наша Камышня, под Покровом христианским.

Эльвира Павловна говорит, что недавно ушла на пенсию. На какую пенсию? По виду ей только и начинать в Голливуде сниматься. Дом - полная чаша. А какое сало! Какие "пирижки"! Какой варенец! Ну нет, братцы, Камышня, может, и не имеет ярмарочного статуса Сорочинец, но уж по части снеди, разнообразной пищи, вкусноты не уступит.

Да и вообще, до чего же красиво это уютное украинское село, раскинувшее свои сады навстречу приходящим! До чего располагает к добру и вниманию друг к другу! Недаром и мои литературные герои, казаки из романа "Росс непобедимый" - выходцы из этого крепкого казацкого села. Моргун по крестьянско-обкомовской привычке встает рано, в пять часов идет встречать восход солнца, выгон скота, беседует с хозяевами. Новые порядки не нравятся селянам. Федор Трофимович горячится: "Я же их (т.е. власть) уговаривал колхозы не разгонять! Они в ответ: "Мы - европейская держава!" Европейская держава в первую очередь сохраняет то, что живет, дает работу, укрепляет быт. Но главное - безотвалка! В этой сфере Моргун - бог и авторитет. Хотелось бы, чтобы сюда он и вложил все свои силы, не ввязываясь в многочисленные общественные споры и дискуссии, в которых с ним обходятся отнюдь не деликатно. Но дай Бог, ему здоровья, еще много лет на благо земли нашей.

Но и самое трогательное в эти дни - встреча с учителями, во имя которой и приехали мы сюда. Какие красивые они в своей благородной и бедной старости. Какие радостные и жизнелюбивые от исполненного своего долга. А долг исполнили, совершив высший, человеческий, учительский подвиг, ибо из одного нашего сельского класса вышли два академика, три доктора наук, пять полковников, педагоги, врачи, военные. Мы любовались ими, восьмидесятилетними, седыми, но светлыми и мудрыми. И они смеялись, шутили, вспоминали наши школьные проказы. Иван Николаевич Коробка выговаривал мне за очерк о нем, где я расписал, как он "драпал", и опять поразил меня, рассказав, как "мы наступали". Сражался он и под Москвой, и под Ленинградом. Два раза брал Житомир, наступал в Карпатах, участвовал в боях под Будапештом, вышел на Вену. А трогательная Надежда Васильевна все расспрашивала нас про внуков, про которых они все знают. А ведь уже за 80! Толя вспомнил, как мы с Ульяной Федоровной, нашей биологичкой, громили Менделя и Моргана. Она сурово взглянула и сказала: "То ладно, а як таку велику Державу разгромили? Як?". Вразумительного ответа у академика и доктора не нашлось. У тех, кто громил Державу, были другие учителя.

Вручили мы учителям наши книги, подарки. Проводили их. При луне Александр Семенович читал Надсона, Есенина и Сосюру. Трогательный человек, каждый день он приносит Надежде Васильевне цветы полевые из леса и луга. Красивые они люди, наши бывшие, теперь уже старые учителя. Низкий им поклон. Прошу и вас, поклонитесь своим учителям.