О ТЕХ, КОГО ВИДЕЛ, ПОМНЮ И ЛЮБЛЮ

Юрий Селезнев. Взявший на себя

То, что успел сделать за свои немногие годы Юрий Селезнев - ученый, критик, публицист, писатель, - хватило бы на большую жизнь. А сколько было замыслов! Они уже никем не будут осуществлены; эти книги мог написать только он, с его яркой человеческой талантливостью, с его обширными знаниями и объединяющим мышлением, с его сердечной щедростью и добротой, с его суровым и страстным темпераментом борца за чистоту отечественной культуры, за цельность народной души.

В нашей литературе, культуре нашей с уходом из жизни Юрия Ивановича Селезнева многого не хватает. Но работают его книги, статьи, его идеи, его образ неутомимого сеятеля на ниве русской культуры. А мы не должны забывать тех, кто еще недавно стоял в первых рядах сражающихся со Змеем Горынычем русофобии.

Он родился на Кубани, там формировались его первые литературные интересы, там он закончил Краснодарский педагогический институт и стал преподавать. Тогда он весь погрузился в стихию русской классики, жадно изучал ее, стал одним из глубоких знатоков русского Возрождения XIX века и всесторонним литературоведом. Но его истинное призвание таилось в критике. Он был прирожденный полемист, тонкий аналитик, прекрасный стилист. В последние годы его жизни каждая опубликованная им статья поражала новизной мысли, выпуклостью образа, ясностью идеи. В них чувствовалась интуиция таланта и неустанная работа ума и души.

Его книги "Вечное движение", "Созидающая память", "Мысль чувствующая и живая", "Василий Белов" и многие статьи стали ярким явлением в русской, тогда советской, критике. У меня всегда было такое ощущение, что, прочитав его статью или книгу, долго не можешь освободиться от образов, мыслей, раздумий автора, от его пророчеств. Он и был, на мой взгляд, критик-мыслитель. Он был философ. Он был провидец. А панорама его авторских пристрастий - сколь широка и многоцветна она! Проза В. Астафьева, В. Лихоносова, Ф. Абрамова, В. Распутина, Е. Носова, В. Белова, русская поэзия, современная живопись, театр, кино и, конечно, отечественная классика - все, из чего складывалась духовная атмосфера нашего бытия, что воздействовало на умы и сердца людей.

...Помню, как он впервые пришел в издательство "Молодая гвардия". Разговор сразу получился. Поражала его фундаментальная эрудиция, искренность, открытость в изложении точки зрения, умение слушать. Я спросил тогда: "А что вы могли бы написать для издательства?" Он не задумываясь ответил: "Книгу о Достоевском для молодежи. - Помолчав, добавил: - В серии ЖЗЛ". Ответ не показался дерзким, но был как бы преждевременным. Вчерашний аспирант, начинающий московский литератор... Откуда мне было знать тогда, при первой встрече, что идея эта (как и замысел книги о Лермонтове) созрела у него давно, что Достоевского он знал и изучал, как никто из нас. В творчестве писателя он открывал неисчислимые богатства, нес на обозрение читателям отшелушенную идею человеколюбия, русского подвижничества и всечеловечности. Он сумел показать современность Достоевского, с помощью которого можно многое познать, подготовить свои чувства к сверхнапряжениям времени, а душу - к будущему. Эта книга вышла в ЖЗЛ и явилась подлинным событием в литературной и общественной жизни.

Чувствовался гигантский талант, разворачивающийся в нашей литературе, и его оппоненты ощущали остроту его взора и разоблачительную силу слова. Вначале пытались приручить и закупить талант, приспособить для обслуживания своих нужд. Юрий Иванович после окончания аспирантуры Литинститута не был еще искушен в понимании интриг московского мира властей, открытой и закулисной. Он хотел искренне служить отечественной словесности, изучать, анализировать, восхищаться. И когда его пригласили в журнал "Знамя", он обрадовался, строил творческие планы. Я его настроение не остудил, думая, что для продвижения в Москву (а именно здесь тогда сосредоточивалось ядро русского патриотического движения) возможно и это промежуточное звено в службе, тем более что работа в "Знамени" обеспечивала прописку в Москве. Однако вершители судеб русских интеллигентов отнюдь не собирались бескорыстно открывать дорогу таланту. Главный редактор и его заместитель поставили условие: выступить с серией статей против молодогвардейских "русофилов", "гужеедов" (термин, который усиленно внедрял Борис Полевой), "почвенников". Естественно, что Юрий Иванович отказался. Мне казалось, что на его глазах закипали слезы, когда он рассказывал о том, что главный редактор в ответ на его отказ достал письмо о прописке в Моссовет (где такие просьбы от редактора "Знамени", бывшего в высшей негласной номенклатуре, принимались к решению без обсуждения) и молча его разорвал. Молча вышел от него и Селезнев. И если и закипали в его глазах слезы, то оттого, что кто-то мог подумать, что он, потомок кубанских казаков, русский интеллигент, за тридцать сребреников захотел бы продать свою душу. Мы пригласили его в журнал "Молодая гвардия", а потом заведующим славной серии "Жизнь замечательных людей". Серия в 30-е и 40-е годы была приспособлена под "Пламенных революционеров" (лишь в период войны и первые послевоенные годы вышла серия книг "Великие люди русского народа".)

В 50-е и 60-е годы замечательными могли быть только не русские патриоты. В начале 70-х, когда ЖЗЛ стал заведовать резкий, эрудированный, патриотически настроенный Сергей Семанов, она стала выводить на первый план отечественных гениев. Подлинных замечательных людей, а не местечковых бомбистов и фальшивых умников. Действительно, что это были за замечательные люди в серии, среди которых не было Пушкина, Гоголя, Достоевского, Александра Невского, Дмитрия Донского, Суворова, Ушакова, Тютчева, Петра I, Георгия Жукова? Сейчас многое исправилось, но начиналось это исправление в 70-е годы. Юрий Иванович тоже дал толчок серии, были намечены интересные планы. Серия ЖЗЛ выходила на новый виток. Однако тут встал вопрос о том, чтобы Юрий Иванович перешел заместителем главного в журнал "Наш современник".

Именно тогда Юрий Иванович Селезнев увидел, как выстраивалась Драма сегодняшнего дня. Он зафиксировал: кто писал пьесу, как подбирались артисты, как готовилась зазывательная мишура, как писались залихватские афиши, где придавался привлекательный вид залежалому западному товару, кто и как обрабатывал ленивоватую к размышлению отечественную публику, уводя ее от истинных ценностей в балаган перестройки. Его взгляд был предельно точен и беспощадно обнажал вдохновителей, кукловодов и организаторов будущего всеобщего погрома в России. Может быть, поэтому он был одной из самых ненавистных фигур для антинациональной, прозападной, антидержавной "общественности". Правда, позднее выявилось, что общественностью здесь и не пахло, здесь была мощная, хорошо оплачиваемая, поддерживаемая Западом и Востоком структура, которая в зависимости от господствующей риторики принимала необходимый знак: то нетерпимых борцов за классовое воспитание, то противников патриархальщины и "деревенского идиотизма", то обжигающих обывательское сознание общечеловеческих ценностей и судьбоносной перестройки. И если внимательно посмотреть, то все, кто яростно обрушивался на Россию, русское национальное самосознание, пребывая у тоталитарных рычагов власти при Хрущеве, при Брежневе, Андропове, столь же яростно затягивали демократические удавки при Горбачеве и Ельцине.

Вот они-то и не могли терпеть этого ясноликого, голубоглазого, апостольского типа молодого проповедника Истины.

А он твердо и убежденно говорил об отечественных духовных истоках, к которым следовало бы обратиться вождям, правителям, созидателям и всем простым людям. Для этого он использовал любой повод. Выходит том книги А. Афанасьева "Древо жизни", и Юрий Иванович дает пространное эссе о корнях, об основе нашей отечественной памяти и культуры, о живой связи времен, протянув эту знаменитую пушкинскую "златую цепь" через все поколения. Русские народные сказки, собранные Афанасьевым, его трехтомный фундаментальный труд "Поэтические воззрения славян на природу" открывали целый мир, на котором покоилась природа русского народа и которую следовало осознавать. Может быть, статья Ю.И.Селезнева "Златая цепь, или Опыт путешествия к первоистокам народной памяти" была одной из самых ярких в его творчестве. Конечно, он привлекал внимание читающей публики в статье и к Афанасьеву, и к вышедшей книге, и к великому эпосу. Ведь и сегодня актуален его вопрос, обращенный к читающему русскому:

"Но попробуйте спросить у многообразованного, начитанного русского, вполне серьезно считающего себя культурным человеком, почему, скажем, в "Слове о полку Игореве" русичи именуются Даждьбожьими внуками, а песнопевец Баян - Велесов внук? Кто такие Даждьбог, Велес, Ярила, Стрибог, Мокошь, Хорс, Перун, Сварог, Лада, Прия, Жива, Коло, Род? Какие древнейшие мифические и полулегендарные персонажи проглядывают через образы и деяния наших былинных героев - Святогора, Микулы Селяниновича, Потока, Дуная, Волхва Всеславича, Ильи Муромца, Добрыни Никитича? В какие эпохи уводят нас сказочные образы Ивана-царевича, Царевны-лягушки, Василисы Премудрой, Царевны Несмеяны? Какие конкретные исторические реалии претворены в образы Никиты Кожемяки, проехавшего на Змее Горыныче Змиевы Валы (кстати, сохранившиеся частично и до наших дней); какие древнейшие общеиндоевропейские культурные представления сохранила народная память в таких образах, как Жар-птица, три царства, Хрустальная гора, Сивка-бурка, Петушок - золотой гребешок, Медведко, Покати-горошек, которого ученые не без основания на то называют славянским Гераклом? Что это за такие времена, о которых говорят: "Было-де при царе Горохе"? Что мы знаем о полулегендарных праотцах и вождях славянских? Кто такие Рус, Чех и Лях, Родем и Вятко? Под каким именем известны древние славяне? Почему многие из исторически засвидетельствованных гуннских и древнегерманских вождей носят славянские имена? Каковы древнейшие мифы, сказания, легенды, космические, этические, эстетические воззрения древних славян? К какой эпохе относят современные исследователи ранние из дошедших до нас славянских сказаний".

И Юрий Иванович с горечью отмечал, что абсолютное большинство из нас, воспитанных на школьных знаниях, почти ничего не знало об этом. Ныне это знание стало выше, то тут, то там выходят книги, пособия, однотомники. Обращаем внимание любознательного читателя на недавно вышедшие: четырехтомник А. Нечволодова "Сказания о русской земле", М. Острогорский "История России", А. Карташев "История русской церкви", Н. Лосский "История русской философии", С. Пушкарев "Обзор русской истории", "Три века (Россия от Смуты до наших дней)", И. Солоневич "Народная Монархия", сериал книг о последнем императоре России и т.д. Но, к сожалению, и сегодня движение к подлинному знанию об Отечестве у широких масс читателей продвинулось ненамного.

Юрий Иванович предупреждал об этой инертности восприятия. К сожалению, пушкинские слова: "Мы ленивы и нелюбопытны" - не были риторикой и не потеряли своей исторической актуальности. За это сегодня расплачивается все наше общество.

Жестокие удары по России, ее интересам, по ее людям подготавливались не только в лабораториях спецслужб и на советологических кафедрах университетов, но и в непрерывных извращениях отечественной истории, нашей классики и всего возвышенного, духовного. Юрий Иванович бьет в набат: "Критик А. Свободин восторгается скрещением классической русской прозы и современного мюзикла". Общественность не слышала, печать молчала. Не замечала кощунств идеологическая служба партии. Государственные органы культуры молчаливо поощряли устрашение русским шовинизмом, извращение народной идеи, чудовищную подмену эталона эрзацем. То была давняя и постоянная линия стратегической русофобии, подогреваемая либерально-демократическими органами печати. Юрий Иванович взывает к общественному мнению, показывает наглость и абсурдность подобных притязаний. (Так, Ю. Ряшенцев написал, по утверждению прессы, "стихи, представляющие эквивалент прозы Достоевского!") "Вот так каждый своими, - писал Селезнев, - доступными ему средствами, режиссер, поэт, критик утверждает, вернее, пытается утверждать в нашем сознании равноценность, равнозначность истинной свободы творчества и кощунственность произвола, продиктованного творческим бессилием... равноценность и равнозначность подлинно вершинных достижений человеческого духа - и дешевых полуфабрикатов так называемой массовой... так сказать, культуры; русской классики - и заурядной эстрадной песенки".

Действительно, национальная суть явления высмеивалась, все, что было связано с Отечеством, демонизировалось, ирония выплескивалась на доверчивость, веру. К позору общества следует сказать, что не прислушались к голосу Гражданина Отечества - Селезнева, а слушали, что возвестит посол в Канаде. Духовный произвол продолжался и перерос в перестроечную вакханалию, русофобия получила новый толчок, русские потоки побежали из областей и республик, где они давно были объявлены чужеродными жителями, в России же им прививали комплекс неполноценности, экраны заполнились дикой порнографией и безмозглостью. Все разрешено, что не запрещено. Безнравственность, хищничество, предательство не запрещалось. Ну что ж, и расплата поделом.

И все-таки книги Юрия Селезнева находили - и творили, воспитывали своего читателя: умного, ищущего, настроенного на волну совести, ответственности, на человеческую отзывчивость. Его книги, статьи помогли тысячам людей приобщиться к творческому размышлению автора, его беспокойным раздумьям, его высоким идеям и грустным надеждам. Ибо он сумел показать, как в произведении все, от звука и слова до композиции, работает на идею - созидательную или разрушительную. Оттого его выводы столь выпуклы и зримы, а содержание их понятно и убедительно. Я бы сказал, что у него было своеобразное, скульптурное мышление. То есть не одномерное, не плоскостное, а всеохватывающее, что позволяло ему представить явление во всей его целостности, идя при этом от главного. Отсюда его постоянные обращения к проблеме народности, к теме патриотизма, долга и совести.

Творчество Юрия Селезнева словно пронизано чистой и светлой мелодией выдающегося композитора нашего времени Георгия Свиридова, которого он боготворил. В его книгах мы ощущаем всю остроту и сложность нравственных исканий героев Василия Белова, совестливость и хрупкость женских характеров Валентина Распутина, мужественную твердость русской воинской поэзии. Умение писателей показать жизнь такой, какова она есть, вызвать желание улучшить ее, заставить задуматься он назвал честностью пера. Честность пера, честность поступка была присуща и ему во всем.

Он был молод, когда творил. И все-таки не требовал снисхождения ни к себе, ни к тем, кто вступал на путь литературного творчества. Многие задерживались на пути юношеского порхания, робости, считая, что зрелость придет со временем. Юрий Иванович созревал в движении, в деле, в борьбе. "Молодой - значит берущий на себя ответственность сказать свое слово в Великой литературе", - писал он в одной из статей.

Мы вправе сказать, что сам Юрий Селезнев, не колеблясь, взял на себя эту ответственность.

1992