О ТЕХ, КОГО ВИДЕЛ, ПОМНЮ И ЛЮБЛЮ

Юрий Мелентьев

Я встретил его первый раз в 1961 году. Молодой человек профессорской наружности потрогал очки в золоченой оправе и скептически выслушал мои сбивчивые слова о необходимости выпуска книги для студентов в издательстве "Молодая гвардия". Видя, что мой энтузиазм от холодного душа его директорских аргументов о неподготовленности предложения угас, он пожал плечами и сказал: "Ну, что же Вы (естественно, тогда мы были на "Вы"), доказывайте, обосновывайте!" Таким он мне и запомнился тогда, требующим доказательств и аргументов при осуществлении замысла. Нет, он отнюдь не был лишен фантазии. Она била в нем ключом, а то и фонтаном, но он хотел удостовериться в том, что собеседник не прекраснодушен, а готов отстаивать идею, биться за нее.

В той же "Молодой гвардии" он провел фантастические преобразования, создав целый ряд редакций для подростков, для новых идей. Некоторые серии типа "Эврика", "Честь, отвага, мужество", "Библиотечка избранной лирики" по популярности сравнились со знаменитой ЖЗЛ. Когда через четыре года я пришел после него директорствовать в "Молодую гвардию", то долго еще ощущал, как производственники и редакторы сравнивали мои действия с фундаментальными, яркими мелентьевскими делами. Оказалось так, что с 1966 года мы стали соседями по дому. И он нередко бывал у нас, восхищался борщами Светланы и советовался по семейным делам. Тут я был советчик средний, но с женой он находил общий язык: как быть с Алешиными увлечениями, что посоветовать Ольге. И тут же со мной мог бесконечно говорить о любимом издательском деле, о книге. Сквозь стилистику своего времени он приходил к корневому осмыслению жизни, постигал ее глубины вместе с обществом. Недаром он дружил с гигантами русской литературы и искусства М.А. Шолоховым, Л.Н. Леоновым, Б. Рыбаковым, К. Щербаковым. И они любили его, делились мыслями, огорчениями, радостями. В радостях он участвовал, огорчения пытался скрасить. Помню 1967 год. Вешенская. Мы проводим встречу молодых писателей на Дону у Шолохова. С нами Юрий Гагарин. Мелентьев - мотор. Спрашивает обкомовцев, контролирует комсомольцев, беседует с писателями. Мы - основная часть писателей, летим на тридцатиместном "ИЛе", а впереди, как авангард, спортивный самолетик с четырьмя командирами: Гагарин, Мелентьев, Павлов (первый секретарь ЦК комсомола), Вадим Кожевников. Приземляемся в Вешенской. Встречает Шолохов и вся командирская рать. Мелентьев восхищенно улыбается, озабоченно мне шепчет: "Дай расческу, а то Юра Гагарин отодвинул пилота, сам сел за штурвал, да как даст "мертвую петлю" - у нас все из пиджаков и посыпалось. Ну, лихач! А Шолохову - смотри, как он нравится". Да, Михаилу Александровичу первый Человек Космоса нравился, нравился и молодой писательский люд, но он - человек умудренный и своенравный, как-то естественно и по-отцовски советовался с молодым своим сотоварищем Юрием Мелентьевым о встрече, о порядке выступающих, о том, кому дать слово. Велико было горе Серафимыча, когда он проводил в последний путь самого большого писателя России XX века.

Круг же его писательских знакомств был неисчислим - те же: М. Шолохов, Л. Леонов, М. Алексеев, М. Дудин, В. Захарченко, В. Распутин, Р. Гамзатов, Г. Марков и др.; многим он творил добро, многим помогал. Не все, к сожалению, помнят об этом! Да он и не для воспоминаний это делал, а по своему естеству, по свойству души. Некоторые его увлечения серьезным работникам казались странными и даже неприличными. Ну, например, изразцы. С каким упоением он, затащив нас к себе, рассказывал об этих волшебных глиняных пластинах, украшавших старую Русь. И кто знает, сколько бы еще лет втуне находилось это мастерство, если бы не Мелентьев.

1980 год. За русофильство и критику тогдашних коррупционеров (проложивших дорогу нынешним олигархам) меня изгоняют с поста главного редактора "Комсомольской правды" и отсылают в захолустную тогда "Роман-газету". Я - в изоляции, многие не звонят, не заходят, но Мелентьев рядом, советует, обсуждает те или иные публикации, дает понять, чтобы держался, не унывал, берет с собой в различные поездки. Предостерегает, чтобы не очень открыто увлекался русской темой, есть специальная записка КГБ "о самой большой опасности" со стороны русской идеи. Я не соглашаюсь, говорю о приближающейся катастрофе, если не обратимся к национальным святыням. Да и сам Юрий Серафимович неизбежно и осторожно дрейфовал в сторону подлинных культурных ценностей России вместе с мнением, самосознанием, народной интеллигенцией. Он стал подлинным, настоящим министром культуры России. В Европе не было больше министра культуры с таким стажем. Юрий Серафимович участвует в возрождении великих шедевров Новгорода, Ярославля, Владимира, участвует в работе Всероссийского общества охраны памятников культуры России. Он был членом Высшего творческого совета Союза писателей России. Он способствовал нашему озарению светом Палеха, Гжели, мастеров из Ярославля, древоискусников Севера. Мы все заражались вокруг него энергией великой культуры. Он был одним из создателей Демидовского фонда, а его поддержка Палеха, палешан уже сама по себе делает его имя выдающимся в среде меценатов, нет, не денежных мешков, а умелых организаторов, вдохновителей, борцов Словом и Делом за Отечественную культуру. Он благородно служил этому на поприще министра культуры России, он неустанно трудился на благо этого, отстраненный уже с высокого поста. И может, эффективность его стремлений, не сдерживаемых никакими официальными рамками, была ничуть не меньше, чем в государственной системе.

И последнее. Юра был прекрасный писатель, он блестяще владел словом. Ведь только недостаток времени не позволил в 70-х и 80-х годах написать много. Но он всегда был чрезвычайно требователен к себе, готовился к каждому выступлению, тщательно работая над статьями, выступлениями. И это связывалось не только с его высоким государственным положением, а с его заботой о точности, выразительности, художественной образности слова. Будучи членом Высшего творческого совета, был неутомим в нашем Союзе писателей, являясь неистощимым генератором идей, действий во славу Отечественной литературы. Несмотря на больное сердце, был с нами в Якутске, Орле, Смоленске, Туле. А в последнем его полете, оборвавшем нить жизни, в его родном Свердловске - Екатеринбурге он исполнял писательское поручение по проведению пушкинского юбилея.

"Не за три моря", "Сеятели", "О золотом кольце и связи времен" - это его изразцовая словесная память о судьбе радетеля за Отечественную культуру, замечательного человека, надежного друга, яркого общественного деятеля, патриота, писателя, верного товарища.

1997